Тихий городок – воспоминание его детства. Когда ему было шесть лет, здесь было скупое советсткое благополучие – большой химзавод, на котором работали практически все жители, немного предприятий поменьше. В магазинах можно было иногда купить то, что днём с огнём не найдешь в центре. Это все ушло, завод закрылся, а самыми обеспеченными людьми в этом маленьком городе стали пенсионеры – им хотя бы платили вовремя. Тема разговоров последних дней – как написать заявление, чтобы дома отключили газ. Тогда за него не нужно будет платить, а подключить обратно обрезанную трубу мы и сами сможем. Ему это все было безразлично. Волновали другие, великие темы, которые переживают в юности и о которых в старости пишут мемуары. Любовь, счастье, жизнь и прочее. Он шел по улице с плеером (спрятан в карман куртки, чтобы не отобрала завистливая и нищая шпана), слушал хорошую музыку, названия которой не ведал, смотрел по сторонам.

Слева высились мертвые трубы химзавода, перед ним – остов общежития. Его почти построили лет десять назад – четыре этажа из пяти были готовы. Но стройку заморозили, а запасливые горожане разнесли здание по кирпичикам так, что остался только фундамент. Слева – кварталы давно не ремонтировавшихся пятиэтажек, с разбитыми подъездами и деревьями, растущими из козырьков. Горячей воды и отопления здесь не было уже лет пять. Чуть дальше – гостиница, недостроенная китайцами, в которых китайцы и жили, занавешивая слепые окна полиэтиленом для парников. Разбитая дорога, с единственной проторенной автомобилями колеёй, которая дергалась от одной обочины к другой. Мост с осыпавшимися перилами, за ним – то место, где раньше разгружали вагоны с щебнем. Теперь там были кучи камня, слегка присыпавшие опрокинувшийся с разрушенных путей вагон. Еще дальше, за мостом – сваи нового корпуса завода. Некоторые еще стояли, покосившись, некоторые – погребены под голыми лестничными пролетами. Под мостом – железная дорога, ведущая к вокзалу. У вокзала окна забиты железными листами…

Он спустился вниз, обошел пасущуюся на придорожной травке корову, вышел на рельсы. Шпал уже не было – они сгнили за многие годы жизни этой дороги, повидавшей еще и парочку русских царей. Рельсы стояли в земле и было непонятно, как по ним, два раза в сутки, проходил поезд. Он шел очень медленно здесь, а дачники, которым не надо было в город, спрыгивали прямо на землю. Дорога до областного центра занимала столько же времени, сколько дорога до Москвы, при расстоянии до столицы в пять раз большем. В восемь часов вечера город покрывала непривычная тишина. Никто не гулял, изредка проезжали на застарелых москвичах зажиточные старички (с огорода). Он возвращался домой, к родственникам. Проходил по огромной площади перед домом культуры, старательно огибая ямы, вспучившийся асфальт и оазисы сорняков. Прошел мимо давно закрытого универсама, зашел в обшарпанный, с торчащими трубами подъезд, поднялся на пятый этаж. Родственнички допивали шестой литр самогонки.

Он уехал через два дня для того, чтобы больше здесь никогда не появляться. Чтобы не вспоминать про то, что здесь, в каком-то смысле, тоже – его родина.