типа про счастье

February 13, 2006

Вот не могу я, когда светит яркое солнце… Не могу – это не значит, что мне плохо, наоборот – очень хорошо. А не могу, потому что не только хорошо, а так замечательно. Это не обжигающее летнее солнце, а скорее долгожданное – зимнее, или в дождливую осень. Когда его не ждешь, а оно – есть. Вдруг появляется из-за туч утром и светит не час, и не два, а прямо весь день.

А я сижу на диванчике возле окна, чуть-чуть в тени, и мне так хорошо… Так замечательно. Даже хочется плакать. Не потому что плохо, а потому что хорошо давно не было. И я зову ее, обнимаю и плачу. А она гладит меня по голове и успокаивает и говорит слова, от которых так хорошо. Еще лучше. Замечательнее. И мы плачем вместе, потому что она меня понимает. А я понимаю ее.

В такие моменты не думаешь, что завтра будет пасмурно. Может быть, даже, грустно будет, а может и плохо. Тебе хорошо здесь и сейчас, солнце здесь и сейчас, значит – так будет всегда. Это так похоже на детство. Не на глупость, а не светлое ощущение, когда праздник – всё, даже поход в школу и стояние в очереди в магазин. Все хорошо.

Я иду по городу, еще не заснеженному, но уже готовому к зиме, в демисезонном пальто из грязи и хмурых людей, и повторяю, повторяю, повторяю. Все будет хорошо. Все будет. Хорошо. Будет. То есть не сейчас хорошо. Сейчас плохо. Но будет. Я хочу верить. Когда-нибудь. Через час. Нет – рано. Может быть, после сдачи квартального отчета.

И мне хочется плакать, пускать злую соленую слезу в подворотне, где кишат непонятные люди и только ждут кого-нибудь, кто слабее их, чтобы топтать. Чтобы карабкаться по нему грязными ботинками вверх, туда, к счастью, к радости. А я не хочу, чтобы по мне – ботинками. И не иду в подворотню. И не плачу. Мужчины вообще не плачут. Никогда.

Особенно когда им плохо.

Я прихожу домой. Со мной заходит в дом тоска и ощущение нечистости, и невнятный свет из окна. Я раздеваюсь, ощущение нечистости не зовет меня в ванну, оно предлагает сесть в кресло и поупиваться им – тем, что я такой холодный и несчастный, и рукава у меня с сероватым ободком. А свет из окна невнятно светит и окрашивает все вокруг, и мою жизнь тоже, в цвет ларька с пузырьками, осветленного и заполненного консервантами.

Деньгами. Людьми, что дают иллюзию общения. Иллюзию любви. Счастья.

И ведь верит в это кто-то! А я не могу… Я не верю в суррогаты, а ведь хотел… Как хотел – бился со страшной силой, чтобы больше ничего не понимать и иметь в кармашке листик с пятью основными ценностями. А больше и – не надо! Зачем? Если ты был счастлив тогда, когда свет из окна и музыка с фортепиано, и она… Ты же потом мучаться будешь, вспоминать. А так – оп, и тебе хорошо.

И никого не помнишь.

И не надо ничего.

Купить что-то, выпить с кем-то. Я так устал. Я так устал, и обнять мне некого, не поймут, а может даже будут бить булкой по голове. Я слушаю ту песню. И плачу. Сам. По собственной инициативе. Наперекор! Вопреки! Смотрите все, вы, вокруг! Я еще живой, я умею чувствовать, я не совсем умер. И…

Может быть…

Ну вдруг…

И у меня.

Тоже будет все хорошо.

А?

Я сейчас верю.

А вы?