Tag: бред

Про нашу великую Родину

Ремарка из 2018 года: фейспалм. Я уверовал в преимущества социализма. Это быстро прошло, но в 2007 году было так. 

“Я молился о резких порывах бокового ветра. Молился, чтобы в турбину засосало пеликана, чтобы техник забыл затянуть какую-нибудь важную гайку, чтобы случилось обледенение закрылков. Во время разбега, пока самолет мчался по полосе, а спинки наших кресел были приведены в вертикальное положение, столики убраны, и ручная кладь помещена в багажные отделения над нашей головой, и мы воздерживались от курения, я молился о том, чтобы произошла катастрофа.”
Чак Паланик
“Бойцовский клуб”

Пожалуй, все началось именно с этой книги. Точнее с фильма. Мы слишком мало прожили по законам чужого мира, чтобы описать словами вдруг ниоткуда возникшую пустоту в душе. “Бойцовский клуб” – в том числе и об этом, о звенящей пустоте долларовой жизни, порождающей воображаемых уродов.

Вот уже 16 лет как по решению небольшой группы политиков перестало существовать государство, в котором я родился. Мне тогда было девять лет и меня никто особо не спрашивал. Но если бы спросили – я бы с радостью высказался за “демократические ценности” – мне ими прожужжали уши родители. Не мне, конечно, а друг другу. Но эти прелестные кухонные разговоры мне очень хорошо запомнились, несмотря на то, что политика мне тогда была безразлична по причине молодости.

И я прекрасно помню, как принявший сто грамм в честь ужина отец – трехсотрублевый рабочий на заводе, электронщик с талантом и авторитетом, рассказывал, как нам нужна небольшая безработица, чтобы, понимаешь, у рабочих был стимул работать, а не валять дурака. А я? А я что, я верил конечно же. В таком возрасте вообще отец – первый после Бога. Правда, о Боге я тогда думал примерно столько же, сколько о политике.

Вот уже семь лет я точно знаю, что ничего хорошего дальше не будет. При всем относительном благополучии, относительной стабильности и достатке. Жизнь без ориентиров тяжела. Я как-то с удивлением понял, что нынешний строй в качестве главной мечты человека предлагает новый мобильный телефон. Или иномарку получше. А я так не умею. Меня воспитывали еще тогда, когда все хотели стать космонавтами. Я, правда, мечтал быть водителем автобуса, но не суть важно.

И тогда я впервые задумался – а почему ТА страна, в которой я родился, и которой более не существует, оказывает на меня такое влияние? И что я знаю об этой стране? Ну, кое-что помню конечно. Но – мелочи. А вообще? Вообще мне известно, что ничего хорошего в “совке” не было. Очереди – были. Дефицит был. Чернобыль был. А ничего хорошего не было. И тогда я подумал – а с чего, собственно, я это решил? И кто это мне сказал? И зачем?

Просмотр советских фильмов, прослушивание советских пластинок, воспоминания родителей, друзей и просто незнакомых людей, помогли восстановить картину. Я поймал себя на мысли, что в моей голове в определенный момент оказались сразу две противоположных точки зрения. Это было страшно глупо, но я читал “Детей Арбата” Рыбакова про то, как при Сталине (= в совке) было плохо и умилялся тому, как тогда было хорошо. Откуда такой бред? Да все просто. Главный герой несправедливо осужден, отправлен в ссылку, страдает, переживает, мучается. ЖИВЕТ! И это для меня, живущего в мире ценностей, высосанных из пальца, было главное.

Я пытаюсь быть объективным. Я догадываюсь, что мое недовольство ситуацией – того же типа, что и у моих родителей по поводу “режима”. Правда, у них хоть явная цель была, а я одинаково не приемлю и “кровавый путинский режим”, и тех, кто ему якобы противостоит. Мне просто не очень нравится здесь, и иногда даже кажется, что СЮДА нас привели Напрасно.

Я точно знаю, что при всех плюсах и минусах советского строя, в 80-х годах не было необходимости этот строй демонтировать. Я точно знаю, что этот строй демонтировали с определенными целями определенные люди, и мне лично из-за этого ничего хорошего не светит. Я точно знаю, что в Советском Союзе у меня было больше шансов заниматься любимым делом. Я точно знаю, что и в Советском Союзе я был бы чем-нибудь недоволен.

Мне трудно быть истовым коммунистом или яростным поклонником “запада”. Моя сознательная жизнь началась в эпоху, когда у общества вокруг меня начался горячечный бред. Невероятные, безжизненные, но потрясающе красивые галлюцинации навязывались окружением, любимыми музыкантами – Наутилусом, ДДТ; книгами и фильмами. Я недавно пересматривал “Гения”. Фильм “тогда” казался воротами в будущее, а сейчас ясно показывает, что его герои продали страну за “сникерс”. Их притязания настолько мелочны, что просто смешно. Видик с “Томом и Джерри” и сок с трубочкой. И добиваются этого они в компании с себе подобными, исподтишка разбирая фундамент сильного государства, которое даже не они построили. Во мне уживаются противоположные идеи и любовь к несовместимым произведениям искусства.

Я большую часть жизни прожил во вселенной денежных ценностей. И меня “такого” ни в какой другой мир отправлять нельзя – еще хуже будет. Я из тех, кто будет бороться за лучший мир, но жить в нем не захочет – слишком испорчен. Да и работа моя нынешняя – и есть навязывание образа жизни животного в теплом и уютном сарае.

Мощная пиар-кампания поставила коммунизм на одну полку с фашизмом – в раздел безусловного зла. И называть окрашенные красным понятия сейчас принято с оговорками и реверансами – чтобы ненароком не записали в пособников тирании. Мне не нравится тот мир, в котором я живу. Но благодаря ему я, в отличие от своих родителей, могу оценить саму идею общества равных возможностей вне ее связи с историческими реалиями. Вне западной пропаганды. Просто как взгляд на жизнь. Я не такой человек, чтобы воевать и погибать за идею. Я принял решение для себя. Не собираюсь его никому навязывать. В построении лучшего мира я постараюсь начать с себя. А там, глядишь, другие подтянутся. Те, с кем мне будет по пути. И я почему-то верю, что таких людей много.

Такие дела.

More

номер раз

Вот почему у меня никак не получается вести дневник? Вроде бы это такое нужное и полезное для творческого человека занятие. Опять же, двадцать второй и двадцать третий тома полного собрания сочинений будут именоваться «Дневник. Письма. Документы». Мелочь, а приятно, как-никак.
Проблема в том, что дневник вести может яркая и незаурядная личность. А я в данный момент – личность заурядная и скучная. Червячок-с.

А хочется. Ой как хочется! До того хочется, что покупаешь даже новый блокнот (и шут с ним, с компьютером), оттачиваешь шар шариковой ручки и… ничего не пишешь. А что написать? Получится примерно так:

Понедельник: Я тупо потратил весь день на бессмысленные и ненужные занятия.
Вторник: Я тупо потратил весь день на бессмысленные и ненужные занятия.
Среда… Ну, вы меня поняли.

И жить неинтересно, чтобы писать про то, что есть. И вдохновения нет, чтобы писать то, что видишь во сне или просто придумываешь от переизбытка чувств.

Вдохновение – оно как женщина. В смысле, с женщиной легко и приятно, а без нее… А без нее какие варианты? Ну, допустим, резиновая женщина. Или видеоженщина. Или фотоженщина. Вот нет вдохновения, а все равно ведь хочется, правда?

Вообще, все просто. Если женщины нет, то нет и вдохновения. И ты ничего не можешь, кроме жалких подобий. А если женщина есть, то все вдохновение ты тратишь на нее, и больше его ни на что не хватает. И единственный вариант, когда ты хоть что-то пишешь в дневник – это когда женщина с одной стороны как бы есть, и в то же время – ее нет. И до того нет, что открываешь дневник. Или даже компьютер. И пишешь:

Боженька. Мамочки. Как же мне плохо-то, а?! 

А кому это надо? Всем и так трудно живется.
И тогда я подумал, что надо быть хитрым. Надо научиться. Так, чтобы завести женщину, испытать вдохновение, но на женщину его целиком не тратить! Все равно ей это на пользу не пойдет, а только во вред! Я знаю, я пробовал. И тратить заныканное вдохновение на дневник. Вот этот вот. А там – уж как получится, вы не обессудьте. Если вдруг за этой записью ничего не последует – знайте, эти бессмысленные строчки опять украла женщина. А я опять не смог вести дневник. Такие дела.

More

Coil – Love’s Secret Domain

Попытка написания дурной рецензии на каррентмьюзик

Несостоявшийся монолог

В эту мелодию особенно вникаешь, когда точно понимаешь, что между тобой и твоими мечтами есть невидимая, но непреодолимая преграда. Ты – отдельно, будущее – отдельно. Там – жизнь, а тут неминуемая смерть.

Да, все так грустно.

Ты родился в несуществующей стране, в детстве твоем были мультики и любящие родители. Потом не стало страны, а родители развелись, и ты мог договориться лишь с унылым переулком, с асфальтом под льдом, с льдинами под покрывалом луж, с промозглой зимой и туманом над фонарем.

Вдруг стало непонятно, чем дальше жить.

Все было так ясно и безоблачно: в определенном возрасте жизнь вообще понимаешь как данность, как аксиому – вот такая она есть и никакой другой быть не может. А тут тебе показывают, что это не так, да настолько не так, что оторопь берет. Кто я?

Годам к тридцати ты понимаешь, что лучше всего в этой жизни умеешь думать.

А больше, увы, ничего толком и не умеешь. Отказаться от холодной, нетрезвой, прокуренной ночи нельзя, невозможно. Это как отказаться от себя самого. Да ты и пытался, и что вышло?

И вот тут ты понимаешь, что ты не один. Смерть можно засунуть в CD-плеер.

Ты сидишь в комфортной луже. Она плещется вокруг тебя – это твоя жизнь. Там вдалеке где-то маячат мечты, но уже не до них. Смотри… Смотри… Можно сделать фффырррр. И пойдут круги. А потом перестанут.

Нет карьеры, нет образования, нет женщин. Есть подработка, видимость эрудиции и порнофильмы.

Твоя судьба – дешевая книжонка, переписанная от руки, как тогда – в детстве. Ты скатываешься к концу жизни, а после тебя останутся лишь два жетона от питерского метро.

Плюнуть бы на все, да уйти… Нет, не смогу. Мне комфортно и так. У моих дедов была великая победа, работа и режим. У родителей – мебельный гарнитур и долги за машину. У меня – мысли об отсутствии мысли. Неотвеченный вызов. Долги за квартиру.

Это – музыка твоего повседневного состояния. Кастрированные эмоции, рафинированный ужас и искусственное знание. Ты скатываешься к концу жизни, а после тебя останутся лишь два жетона от питерского метро.

И пара текстов.

И твой ретивый родственник отформатирует винчестер этого ноутбука и даже не узнает. А если прочитает, задумается… Скажет с апломбом: «Ну надо, какое же себялюбивое говно!».

И отчасти будет прав.

 

More

хм

– Да как ты смеешь? Ты, министр государственной безопасности, а не чертов шарлатан! Как смеешь ты приходить ко мне с этими побасенками?

На последней волне крика голос верхновного надломился.

– Ты че, серьезно?

– Да, господин президент. Этот человек имеет абсолютную власть.

– Власть в этой стране – это я.

Верховный закашлялся и, сглотнув слезу, вопросительно посмотрел на своего первого зама, ожидая подтверждения сказанному.

– Да, это так. Но абсолютную власть над миром имеет только тот, кто способен его разрушить.

– Откуда вы это узнали? – спросил президент, перейдя на вы.

– Сейчас это уже не важно. Все зависит от его настроения. Это бочка с порохом, которая может рвануть в любой момент.

– Расстрелять?

– Исключено, вы же не станете расстреливать пороховую бочку.

– Умник! Сукин сын! Лучше говори, что делать.

– Нужно как-то его… эм… развеселить.

Последнее слово прозвучало неуверенно. Президент уловил слабину и пошел в атаку.

– Развеселить? Делать мне нечего, кроме как заботиться о психике прыщавых юнцов. И что у него?

– Ну… Что-что… Эта…

– Говори быстрей, что мычишь?!

– Любовь у него. Бля, идиотизм какой-то, в самом деле. Несчастная.

– Найти! Срочно! Дать денег. Квартиру! Пытать! Расстрелять родню! Но чтобы через полчаса она объяснялась ему в любви!

***

Я уже давно знаю о своем небольшом недостатке. Как глупо, в самом деле – моя утренняя хандра может обернуться концом света. Это как тошнота – она рождается где-то у тебя в голове, спускается вниз, потом опять подходит к горлу, растет и крепнет, чтобы… Только у нормальных людей все заканчивается неприятным, но вполне обычным образом, а у меня… Я уже чувствовал это не раз: где-то в районе сердца вдруг начинает теплиться лучик, острый и жгучий. Требуется много усилий, чтобы его остановить, иначе…

Я сижу на скамейке возле неработающего фонтана на Воробьевых горах и смотрю на освещенную высотку. Мне представляется, как я отпущу на волю лучик света и он, набрав полную силу, изрежет тысячи тонн камня на мелкие куски, выдавит и расплавит стекла в окнах, разрушит все до основания… Как только я начинаю думать об этом, тепло в груди становится нестерпимым. Нет, нет. Не сейчас. Я еще должен все обдумать. Я не хочу. Я хочу жить, но у меня все меньше сил, чтобы сдерживать напор стихии, неизвестной людям, но способной убить их всех.

Как бы я хотел сейчас тебя увидеть.

Мы часто гуляли в парке неподалеку. Спускались вниз, к небольшому озеру – луже на склоне горы, туда, где никого нет, где тишина и лучи света, пробивающиеся сквозь августовскую поникшую листву.

Я хочу увидеть тебя.

И это единственное, из-за чего мне хочется жить. По иронии судьбы, ты тоже жива потому, что я хочу тебя увидеть. Иначе…

– Привет!

Странно, стоит подумать о тебе, и ты сразу появляешься, прямо возле скамейки. Раньше такого не было.

– Ты знаешь…

Да, я слушаю тебя внимательно. Как же здорово, что ты нашла меня и мы снова вместе. Я даже не думаю о лучике света… Нет, стоило мне подумать об этом, и он стал еще сильнее. Странно, ведь в ближайшие пять минут со мной все должно быть хорошо. Предчувствие?

– Я хочу сказать.

Твои губы дрожат, да и вообще, ты явно не в себе. Волнуешься? Отчего?

– Я хочу быть с тобой.

Ого! По сердцу будто резануло расплавленным металлом. Ну, продолжай!

– Всегда. Но…

Никаких “но”! Иначе нам конец! Краем глаза я замечаю, что к аллее несется с десяток милицейских машин. Интересно, что они здесь делают?

***

Что там делает ОМОН? Зачем этот идиот туда их послал?

Президент раскрошил пальцами очередную таблетку валидола и вытер руку о пиджак. В одной из машин была установлена видеокамера, так что он отлично видел парочку на скамейке. Юноша сидел и смотрел вроде бы на девушку, а вроде бы сквозь нее. Она явно волновалась. Еще бы – узнать, что ты можешь спасти мир (а можешь и не спасти) и получить одновременно обещания золотых гор и массу угроз и проклятий.

***

Что-то не так. Мне становится все труднее себя контролировать, а ведь это лучший момент в моей жизни.

– Ты… ты будешь со мной? Хочешь?

Я уже почти не в силах сдерживать поток расплавленного металла. Он обжигает все мое тело, мне трудно дышать.

– Да. Я люблю тебя.

Это я только что сказал? Дурацкая фраза. Если бы я был нормальным человеком, мы бы завели детей и развелись через пять лет ссор и скандалов. А так… И тут я все понял. Они подстроили это… Тьфу. Неважно. Какая теперь разница. Я не должен быть безмерно счастлив. Она обнимает меня, а я ведь так долго мечтал об этих объятиях, как растворюсь в ней, в ее запахе, почувствую ее руки сквозь одежду.

Стоп!

Банально. Они подстроили. Идиоты. Им достаточно было проверить у меня документы и отправить в кутузку. Когда вляпываешься в дерьмо, становишься только злее и хочешь жить. Я и сейчас хочу жить. Но я слишком слаб, чтобы… чтобы…

Миллионы людей увидели яркую вспышку, и это было последнее, что смогла воспринять переставшая существовать в следующий момент сетчатка глаза. Те, кто находился особенно далеко, в последний момент успели почувствовать и нестерпимый жар, в котором, если бы у кого-то было время разобраться, были тщетные попытки незнакомого им человека построить нормальную жизнь. Никаких амбиций, просто кучочек человеческого счастья. Луч света вырвался из неработающего фонтана и разрубил высотное здание пополам. Оно сложилось, как подкошенное пулей животное, погибло в облаках пыли. Мгновение – и вокруг только обожженная земля.

***

Я очнулся на опушке леса, мне было так плохо, будто я спал два миллиона лет. Вокруг не было ни зданий, ни людей, никого. Лишь река где-то внизу отражала давно пропавшее за горизонтом солнце. Я больше не болен.

Мне плохо, но я теперь здоров, и вокруг меня – здоровый мир. Свежий воздух и, может быть, та лужа на склоне все еще существует. Только теперь там нет скамеек. Я здоров.

Лучше бы я оставался больным.

More

No title

– Настоящее творчество – это предсмертная песня рыбы, получившей удар по голове молотком, выпотрошенной и брошенной на раскаленную сковородку.
– Но рыбы не умеют петь.
– Люди умеют. Но не все. Большинство умеет говорить, но это совершенно не значит, что они хоть чем-то отличаются от рыб.
– Так как же завоевать сердца людей?
– Ты должен быть сильнее их. Чем больше людей придут на твой концерт, тем больше твоя сила. Ты просто унижаешь их, а им кажется, что они прикоснулись к прекрасному.

Ты выходишь на сцену и выплескиваешь всю свою боль и разочарование, свою бесконечную слабость на тех, кто слабее тебя. Настает тот великий день, когда ты выходишь на сцену и понимаешь: ты уже достиг дна и тебе все равно. И ты теперь имеешь право забираться немытыми руками в души внимающих тебе людей, ковыряться там и расставлять все согласно своему разумению. Влиять. Давить. Давать ответы, не слушая заданных вопросов.

И вот тогда ты получишь сполна. Ты не оставишь у них ощущения чего-то хорошего, но промелькнувшего на долю секунды. Они будут биться в корчах оживших от твоего голоса детских страхов ровно столько, сколько ты захочешь. Они будут слушать. Им, конечно же, понравится. И тогда ты будешь причислен к тем великим, без которых не могут жить миллионы людей. У них слишком мало фантазии, чтобы жить собственной жизнью, но достаточно – чтобы представлять чужую по твоей указке. Ты рано умрешь, ведь полубоги на этой земле не задерживаются.

– Но как этого достичь?
– Ползи вверх. Или падай вниз. Разницы нет никакой: скорее всего ты умрешь, не понятый никем, потому что не заслужил. Сдохнешь в канаве или скончаешься после длительной болезни в почтенном возрасте – не суть.
– Звучит страшно.
– Тогда лучше не думай. Забудь. Включи любимую музыку и поплачь. В конце концов, даже если ты пройдешь через прижизненный ад и обретешь эту силу, ты споешь о том же, о чем спели до тебя сотни людей.

Те, кто пытались всю жизнь, но так и не заслужили признания хотя бы десятка поклонников, изначально осознавали свою немощность. Но старались спрятать это знание и доказывали обратное другим. Не стоит даже начинать. В ста процентах случаев все претенденты бесславно умирали. Хотя иногда они делали это в глубокой старости.

More

Сны

Я шел, немного усталый, в вечерней дымке заката, к метро, переулками, где и людей-то особо нет, потому что выходной. Хотелось есть, и я остановился перекусить возле самого дальнего из ряда ларьков со всякими вкусными вредностями. Ларек торговал пирожками, и меня сразу привлек один – такой свежий, весь желтый от сыра и треугольный. Я спросил, сколько он стоит, на что получил странный ответ: “Так ведь их ящиками грузят и уносят”. Ящика у меня не было, пришлось брать обычные пирожки.

Были выбраны мясной, сырный и два с картошкой и грибами. Я дал тысячную купюру, на что старуха, стоявшая за окошком, смутилась, задумалась, и дала мне почти выпитую бутылку газировки. После последовала сдача, а старуха куда-то пропала. Я справедливо решил, что пошла за пирожками и стал ждать, отодвинув подальше чью-то газировку. Начал рассматривать сдачу, а там… На мою тысячу я получил две пятисотки, одну стодолларовую купюру, одну на 50 долларов, и много советских червонцев с Лениным на борту. Удивился, очень. Но так как сдача с лихвой перекрывала мои деньги, то жаловаться не стал, хотя уже было кому.

За прилавком стояла девушка, лет 25-ти, и странно на меня смотрела. Я спросил, где пирожки, на что получил четыре огрызка, из которых крошилось то мясо, то картошка, то вообще неясно что. Потом девушка вышла с тремя бутылками из-под воды и попросила меня поставить их снаружи на прилавок в ряд. Результат ей не понравился, она дала мне линейку, чтобы подровнять. Я осведомился насчет судьбы своих пирожков и по ее дурацкой улыбке понял, что их не получу. Тогда в голову закрались сомнения и о деньгах, выданных на сдачу. “Девушка, тогда верните мне мои деньги!”.
– Вот еще!
– Вот, возьмите вашу сдачу и дайте тысячную купюру.
– А ее у меня нет!
– Ок (я взглянул на купюры у себя в руках и понял, что настоящими там являются только бесполезные червонцы). Тогда я вызываю милицию.
– Только попробуйте!

Девушка явно наглела. А я понял, что меня развели на последнюю тысячу, и теперь, видать, я ее уже не получу обратно. Было немного обидно и странно, что это могло произойти здесь, в двух шагах от метро в центре города. Девушка тем временем вышла с большим мусорным ведром и отправилась к метро. Там она выкинула мусор и вопросительно уставилась на меня. Я же вынул мобильный телефон, набрал 112 и выразительно показал на него пальцем. Девушка, увидев это, направилась ко мне, на ходу расстегивая кофту, сняла ее, избавилась от лифчика и явила вечерним лучам солнца красивейшую грудь. В крайней степени удивления я спросил: “Девушка, кто вы?”.

На что получил ответ хриплым мужским голосом: “Я не девушка. Я только выгляжу так. На самом деле у меня ничего нет… Ничего нет”… Я спустился в метро и, качаясь в полупустом и темном вагоне, думал обо всем этом… А еще я придумывал новые песни. Они получались, меня это радовало. А что было дальше, я, увы, уже не помню.

More