No title

Это моя бабушка Наталья Васильевна Гончарова. Ее уже 21 год как нет в живых. Я и на свете-то живу лишь чуть-чуть побольше. И почти ее не помню… Нет, хочется сказать, что помню ее очень хорошо. Но все, что осталось – только воспоминания на эмоциях, неизменно радостные.

Бабушка с дедом жили в 100 километрах от меня, в маленьком городе при химзаводе. Она работала уборщицей в продуктовом магазине, и тогда, в Советском еще Союзе это была очень выгодная должность. Когда мы уезжали домой на машине, меня с трудом втискивали на заднее сиденье, под потолок забитое мешками с макаронами и крупами, банками солений и ведрами черной смородины. А меня бабушка обязательно водила в местный магазин игрушек “Чебурашка”, и, боже, чего там только не было! В областном центре все сколько-нибудь ценное сразу сметали, а тут различные игрушечные машины, суррогатные аккордеончики из полиэтилена, солдатики и прочее подолгу томились на полках. Пока туда не приходил я.

Потом меня туда же отводил дедушка. Это у них с бабушкой соревнование такое было. Отношения между ними на самом деле были так себе: они за совместную жизнь попортили друг другу немало крови, пережили смерть старшего сына, брата моего отца. Дед обменял столицу на, фактически, деревню, и долгое время беспробудно пил по этому поводу, пока не завязал на целых 18 лет. Но я таких вещей не знал и не замечал по малолетству.

Главным в жизни Натальи Васильевны была дача. И это был не куцый пригородный участок в шесть соток. Под одну только картошку было отведено двадцать, а в овраге чуть поодаль был непролазный малинник, куда я ходил пастись, и каждый раз с опаской спускался по крутой тропинке, боясь сверзиться в ничем не огороженный колодец.

Бабушка умерла от рака, когда ей было чуть за пятьдесят. На похороны меня не взяли, а на поминках я так и не понял, что ее больше нет. Фотография на могильной плите ничего не обозначала, и пока взрослые пили водку, закусывая пасхальными куличами, я, отвернувшись, смотрел вокруг. Ее могила на самой вершине холма, оттуда видно весь маленький город, трубы завода, казенные яблони в долине и железную дорогу вдалеке.

В тот год я пошел в школу. Она этого не застала, но чуть ли не за год накупила мне кучу подарков в первый класс. Я носил эту одежду, ранец, пользовался ручками и тетрадками еще несколько лет. Из всей моей родни она была самым жизнелюбивым и хозяйственным человеком. И в живую я запомнил буквально единственную сцену: как в каждый наш приезд мы отправлялись с ней в гараж, она залезала в капитальный погреб и со страшной скоростью швыряла на поверхность трехлитровые банки и мешки с картошкой.

How I came to live with Tyler is…

Уже скоро, седьмого января, исполнится два года с тех пор, как я выкурил свою последнюю сигарету. Это стало важным событием в моей жизни. Но сейчас передо мной гораздо более серьезная задача. Хотел сформулировать ее как начать жить”, но это, конечно, звучит глупо. Мне 26 лет, и я не могу сказать, что все эти годы я где-то отсутствовал. Тем не менее, в этой формулировке есть смысл.

Я всерьез собирался объяснить, что сейчас со мной происходит, и что конкретно я собираюсь изменить. И у меня даже получился довольно большой текст, но я его сюда вставлять не буду. Как обычно, связно рассказывать о важном я могу лишь через пару лет (а то и больше) после события. А сейчас все эти мысли – как гной из запущенной раны. Хочу лишь сказать, что я попытаюсь сделать этот жж одним из инструментов работы над собой. Я надеюсь, что он мне поможет не уходить надолго в себя, и почаще поддерживать связь с внешним миром, то есть, с вами. Заранее хочу поблагодарить вас за то, что вы это все будете читать. Ничего кардинально нового здесь не будет. Те же пластинки, тексты и фотографии. Только теперь мне приходится заставлять себя писать тексты, слушать пластинки и фотографировать. That’s how bad it is. Но сегодня хороший день, и мне хорошо. Я верю, что так же, как произошло два года назад, сегодняшний день будет первым днем моей немножко другой, немножко более лучшей жизни. Хотя бы самую каплю.