В 1998 году я уезжал в штаты, дождливым и холодным августовским утром. И вообще не понимал, куда еду, зачем. И существует ли вообще эта страна, куда лететь девять часов будто бы в невесомости. С тех пор прошло уже 12 лет, и интернет заметно сократил размеры мира, и штаты уже не кажутся каким-то заповедным уголком. Все там отсюда видно, и кажется более-менее понятным. Их супермаркеты, торговые центры с огромными автостоянками, пробки и рекламные щиты появились у нас, и нельзя сказать, что я этому так уж рад.
Тем не менее, поездка в Японию сопровождалась знакомыми ощущениями. Как и тогда, мне до конца как-то и не верилось в то, что я туда вот так вот скоро попаду, всего лишь 7 часов на самолете плюс пересадка в Пекине, плюс еще 4 часа. Но это оказалось не главным. В Японии ты не понимаешь ничего, никто не понимает тебя, и это оказалось очень приятным ощущением. В токийские плюс двадцать вместо московского ноля я чувствовал себя во сне, когда видишь что-то странное, непонятное, но в целом не враждебное, интересное. После работы оставались считанные часы, которые я провел, шагая по торговым улицам в районе станции Сибуя или исследуя закоулки Йокогамы. Мы заходили в рестораны, где не было даже картинок в меню на японском языке, и не могли сделать заказ. Полчаса разбирались, как зайти в метро, сколько заплатить и в какую сторону ехать. Ощущение полного вакуума от разницы культур дало чувство исследователя неизвестной планеты. Почти никто не говорит по-английски. Указатели иероглифами дублируются латиницей, но не помогают. Все вокруг яркое, необычное, и совершенно не такое, твоя жизненная логика просто дает капитальный сбой.
UPD из 2018, много фото из той же поездки, включая разнообразные ноутбуки IBM/Lenovo
– Мне монокль нравится тем, что он показывает мир отчасти таким, каким его воспринимаю я сам.
– У тебя такое плохое зрение?
– Нет, зрение у меня хорошее 🙂 Просто в памяти любое воспоминание откладывается не яркой и четкой картинкой. Это всегда какие-то выразительные образы на размытом фоне событий, причудливые и изменчивые. И в таких размытых, неправильных фотографиях я вижу больше правды.
UPD из 2018 года: с той же съемки разнообразные фейспалмы 28-летнего меня.
Наверное, это самая первая фотография, сделанная мной на старенький Фэд-2. Тогда мы последний раз были всей семьей на Черном Море. А первый раз я там оказался в 1989 году, и насколько же это были разные поездки. Солнце, жара и яркие краски сменились облачной и сыроватой погодой, на море штормило. Люди на фотографии ждут, когда волна доберется до берега, вырастая, пенясь и вбирая в себя пляжный мусор, и обрушится на них. Я тоже ждал, и это было здорово, хоть и доставляло немало беспокойства родителям. Волна охватывала меня со всех сторон, приподнимала, крутила. И если вовремя не выплыть – ожесточенно била о камни, не давая приподняться и вздохнуть.
Это была уже другая страна, и я, будущий пятиклассник, воспринимал это по-своему. На побережье повеяло духом свободного рынка, где каждый сам себе хозяин. Расплодились видеосалоны, все кафе поголовно превратились в рестораны, с тем же персоналом и меню. Но никто не стал чинить разбитый в шторм причал, и деревянные обломки настила сиротливо торчали из воды. Сразу стало как-то грязно и тоскливо, да и деньги почти у всех кончились – людей было сравнительно мало. Зато появились первые мажоры, разгуливающие по пляжу с пачкой крупных купюр, приколотой к трусам прищепкой от галстука.
Появился на пляже и первый частный предприниматель. Он сдавал в прокат машинки, в которых можно было передвигаться сидя, нажимая по очереди на педали ногами. Я был его частым клиентом, и еще чаще машинки ломались. Он их непрерывно чинил, цепляя на металлический каркас толстый кабель с лохмами медной проволоки на конце, и электродом подваривал отвалившуюся деталь. И там постоянно крутилась его маленькая дочка, которая однажды совершила диверсию, схватив «минусовой» кабель и воткнув его отцу в штанину пониже спины, да так, что тот получил нехилый удар током. Выглядел начинающий бизнесмен крайне замороченным.
К концу нашего отдыха погода улучшилась, а я заболел. Сидел в арендованном нами маленьком домике, тосковал и читал «Гиперболоид инженера Гарина». Мое детство стремительно заканчивалось, но я еще об этом не знал. Пропитавший все вокруг, и непонятный мне (но многообещающий) дух авантюризма скоро разведет моих родителей, а меня лишит какой-либо опоры из внешних ценностей, заставив придумывать свои.
С тех пор прошло 18 лет, а я так ни разу и не побывал снова на том пляже. И как часто бывает с такими воспоминаниями, кажется, что там так ничего и не изменилось. Все те же ресторанчики с оградой из выдавленных в металле птиц, мужик со сварочным аппаратом и своим захудалым бизнесом, и даже видеосалоны, с советским телевизором и импортным видаком. А чуть в стороне – в Адыгее – по-прежнему есть обрывающаяся на вершине горной гряды дорога, и с нее открывается вид на зеленую долину, с водопадом и сползающими по склону ледниками. Дорогу, кажется, достроили. А вот долина и ледники точно остались на месте.
В Тверь я обычно езжу за тремя вещами: погулять, поесть и зайти в букинистический магазин. С едой в этот раз не сложилось, но все остальное оказалось, как всегда на высоте. На самом деле, я езжу в Тверь, чтобы уехать из Москвы. Каждый раз у меня такое ощущение, что по мере удаления от МКАДа, распутывается та ниточка, что держит меня в напряжении, как это в столице заведено. А где-то километрах в 50-ти меня отпускает совсем. Становится хорошо и спокойно. Я начинаю смотреть по сторонам и что-то чувствовать, прислушиваюсь к миру.
Дальше будет много фоток.
Чуть не опоздал на электричку, очень хотелось успеть залить на плеер так кстати пришедшуюся под настроение музыку. Успел в последний момент, занял место хоть и у окна, но на самом солнце. Постепенно многоэтажки сменились деревенскими домиками и моими любимыми дачными поселками. Они мне страшно нравятся своим разнообразием, лучшим на свете выражением желания сделать из дерьма конфетку. Хотя где-то на полпути попался очень странный поселок: там домики были выстроены явно по единому проекту, хоть и бедненько, и у каждого была какая-то своя необычная деталь. Возле одного дома – качели, явно смастеренные где-то на заводе, огромные, высокие, нелепые, но тем и красивые. Возле другого а на столбах забора красуются большие стеклянные плафоны – может быть они даже светятся в темноте.
Но больше всего поразил дом, выстроенный из некрашеных досок, и потому – совершенно черный. У него, как заведено, большой чердак, по размерам не уступающий первому этажу. На чердаке большое окно, а за ним – гигантский плюшевый мишка. Не успел сфотографировать, слишком быстро промелькнуло. Сейчас уже кажется, что и вовсе показалось. У еще одного бедненького дома целых две спутниковых тарелки на крыше, внизу – калитка, утопающая в болоте, а за ней – маленький гаражик, почти как настоящий – с двустворчатыми воротами и замком, но подходящий разве что для мотоцикла.
2,5 часа, и я выхожу в Твери, прохожу сквозь подвально-холодный подземный переход в город. Вижу гостиницу “Турист”, в которой я как-то останавливался, когда впервые приехал сюда. И иду смотреть на трамваи. Тверь расположена между двух столиц – культурной и некультурной – и по трамваям это лучше всего заметно. Они есть как московские, Татры и КТМ, так и питерские. И все – совершенно побитые, пыльные и латаные, и от этого еще более привлекательные.
Иду дальше, через местный Арбат
К бару “Калинин”, который я вчера цинично обозвал “Кировым”. В любом случае, туда я не попал, так как все пафосные заведения, как оказалось, работают с двенадцати.
Отправился дальше, к Ильичу, который здесь, кажется, исполняет какую-то фигуру хип-хопа
Нашел по пути замечательный раритет с самодельной кабиной
И зашел в свой любимый букинистический магазин. Он совсем старый, еще “тех” времен, и с тех пор там мало что изменилось: на полках советские книги, и лишь в ящике возле входа валяются женские романы и дарьядонцова. Мне кажется, сюда сдают больше книг, чем их продается, ассортимент – огромный. Долго выбираю наборы открыток разных городов. Забираю старые открытки про того же Калинина, Москву, ленинградский Невский проспект, транссибирскую магистраль и дом-музей Циолковского.
Отправляюсь в кафе “Добрыня”, так как выбора особо нет, и есть хочется. Как выясняется, зря, я еще по прошлым визитам знал, что “Добрыня” – это очень уютное место, где очень дешево и крайне невкусно кормят. Самым приятным блюдом была бутылка безалкогольного пива, а остальное… Теперь я в курсе, что “Цезарь” – это на самом деле капуста с помидорами, сухарями и пошехонским сыром под толстым слоем майонеза. Бээээ.
Забираюсь на мост и делаю банальное фото
Слева – парк культуры, очень людный по причине выходного дня. Я иду не туда, а к своему любимому заброшенному зданию речного вокзала. Через очень приятную аллею на набережной:
И вот он. Совершенно никому не нужный, а летом – почти незаметный с другого берега реки за деревьями.
Приток Волги – Тверца. Как раз возле Речного вокзала, здесь очень тихое место, хотя на том мосту периодически громыхают трамваи. На этом берегу сидят рыбаки, на том – влюбленные парочки. Идиллия!
Возвращаюсь к Вокзалу.
Обратно в парк
И через мост обратно к трамваям.
Точнее, вот к этому.
Снаружи он выглядит гораздо лучше, чем внутри
Заезжаю на нем в совершеннейшую глушь, где, правда, частные домики запросто соседствуют с новостройками.
И еду на том же трамвае обратно на вокзал. Я взял билет на Сапсан, хотелось узнать, что это такое. В результате, поездка туда на электричке обошлась мне в 250 рублей, обратно – в 1200. Но оно, пожалуй, того стоило. Сразу подумал, на каких же консервных банках я езжу все остальное время. Скорость – это ладно, но вот то, что там тихо, прохладно, и не трясет – это важнее. Хотя и лететь со скоростью 200 км в час тоже хорошо. Небольшое видео:
Всего час езды, и я дома. Обернулся за 10 часов, и получил массу приятных впечатлений!
Середина осени – пора выкапывать монтбреции, махровые азиатские лютики, анемоны, клубневые бегонии, луковичные, не зимующие в открытом грунте, и канны.
Работу проводите в сухую погоду. Для каждого вида или даже сорта, если много посадочного материала, приготовьте отдельный ящик. Аккуратно выкопайте лопатой или вилами клубни и луковицы. Отделите почву. Комочки, которые прилипли к корням, лучше не трогать. Стебли и листья обрежьте на высоте 3-4 сантиметра от луковицы или клубня. Корни не обрезайте. Каждый ящик не забудьте снабдить этикеткой. О. Миронова, мастер цветовод. “Приусадебная газета”, сентябрь 2003.
А почему, собственно, этому вулкану обеспечили такое паблисити? В Исландии есть множество других непроизносимых названий! Вот, например, из Википедии:
Хабнарфьёрдур – крупный город, 25 тысяч человек
Хёвудборгаршвайдид – регион, к которому относится столица Рейкьявик
Хафнарфьордаркаупстадур – община (округ) в этом регионе, где находится город Хафнарфьордур, что вполне логично
Хваннадальсхнукюр – высочайшая точка Исландии, 2110 метров, расположена на южной окраине Ватнайёкюдля (а это ледник, такой же как Эйяфьятлайокудль, только не на юге, а на юго-западе)
Это моя бабушка Наталья Васильевна Гончарова. Ее уже 21 год как нет в живых. Я и на свете-то живу лишь чуть-чуть побольше. И почти ее не помню… Нет, хочется сказать, что помню ее очень хорошо. Но все, что осталось – только воспоминания на эмоциях, неизменно радостные.
Бабушка с дедом жили в 100 километрах от меня, в маленьком городе при химзаводе. Она работала уборщицей в продуктовом магазине, и тогда, в Советском еще Союзе это была очень выгодная должность. Когда мы уезжали домой на машине, меня с трудом втискивали на заднее сиденье, под потолок забитое мешками с макаронами и крупами, банками солений и ведрами черной смородины. А меня бабушка обязательно водила в местный магазин игрушек “Чебурашка”, и, боже, чего там только не было! В областном центре все сколько-нибудь ценное сразу сметали, а тут различные игрушечные машины, суррогатные аккордеончики из полиэтилена, солдатики и прочее подолгу томились на полках. Пока туда не приходил я.
Потом меня туда же отводил дедушка. Это у них с бабушкой соревнование такое было. Отношения между ними на самом деле были так себе: они за совместную жизнь попортили друг другу немало крови, пережили смерть старшего сына, брата моего отца. Дед обменял столицу на, фактически, деревню, и долгое время беспробудно пил по этому поводу, пока не завязал на целых 18 лет. Но я таких вещей не знал и не замечал по малолетству.
Главным в жизни Натальи Васильевны была дача. И это был не куцый пригородный участок в шесть соток. Под одну только картошку было отведено двадцать, а в овраге чуть поодаль был непролазный малинник, куда я ходил пастись, и каждый раз с опаской спускался по крутой тропинке, боясь сверзиться в ничем не огороженный колодец.
Бабушка умерла от рака, когда ей было чуть за пятьдесят. На похороны меня не взяли, а на поминках я так и не понял, что ее больше нет. Фотография на могильной плите ничего не обозначала, и пока взрослые пили водку, закусывая пасхальными куличами, я, отвернувшись, смотрел вокруг. Ее могила на самой вершине холма, оттуда видно весь маленький город, трубы завода, казенные яблони в долине и железную дорогу вдалеке.
В тот год я пошел в школу. Она этого не застала, но чуть ли не за год накупила мне кучу подарков в первый класс. Я носил эту одежду, ранец, пользовался ручками и тетрадками еще несколько лет. Из всей моей родни она была самым жизнелюбивым и хозяйственным человеком. И в живую я запомнил буквально единственную сцену: как в каждый наш приезд мы отправлялись с ней в гараж, она залезала в капитальный погреб и со страшной скоростью швыряла на поверхность трехлитровые банки и мешки с картошкой.
Они говорят, что поссорились прямо на свадьбе. Да и потом ругались часто, если не сказать – каждый день. Не знаю точно, ведь, говорят, я оказываю на бабушку с дедом какое-то магическое воздействие. При мне не могут. Говорят, когда я родился, у деда как-то сразу улучшился характер. Он стал добрее и терпимее, и теперь все реже смотрит на мир своим фирменным взглядом, которым и я тоже умею смотреть. Как-то увидел себя случайно в зеркале, когда ругался с любимой, и вдруг – узнал. Как две капли воды! А я совершенно такой же, потихоньку открываюсь миру, и открываю мир для себя. Замечаю людей, учусь любить. Тоже к семидесяти полюблю, наверное…
Они живут вместе уже 52 года. Это достижение, кто бы что не говорил. Не уверен, сумею ли я. Сегодня деду 74. Точнее, не сегодня, а примерно в начале декабря – он не знает точно, в какой день родился, но сегодня официально. Поэтому отмечает всю неделю. Я поздравлял вчера. У них все хорошо, и скоро уже дачный сезон. Ждут меня. Я обязательно приеду.
