#STOKASSET – 1994 ГОД

Пьяный Ельцин дирижирует оркестром в Германии. Взлетает и падает МММ, дома разговоры о знакомых, поменявших на резаную бумагу квартиры и кухонные гарнитуры. Телехроника: главу МММ берут под стражу, оперативники в балаклавах втискиваются в потертые “Жигули” и уезжают сквозь толпу вкладчиков. Начинает вещание НТВ, и я кажется это помню: на тот момент это самый прогрессивный канал. Телевизор смотрели много, с некоторым изумлением: такое раньше не показывали.

Я пошел в седьмой класс, до конца детства остается один год. Получаю хорошие оценки, пишу мелким почерком. На физкультуре неудачно падаю, ломаю руку, хожу месяц в гипсе. Учительница математики усаживает меня после уроков и пишет контрольную с моих слов. Результат неважный, на троечку, но то будет списано на травму. Когда гипс снимают, я с удивлением понимаю, что надо заново учиться держать в руке ложку.

14 марта выходит первая версия Linux. Кто-то пилит код, создает из ничего сетевую реальность сегодняшнего дня. Я страшно далек от этого: в повестке дня наивные мысли, музыка на кассетах и радио. По радио и в уличных ларьках взрыв танцевальной попсы. В моей коллекции девяносто четвертым годом помечены много таких треков, но сейчас они у меня чаще вызывают аллергию, а тогда были естественным фоном.

Я два месяца создавал этот сборник. Собрал из того, что было под рукой, и результат мне совершенно не понравился. Плейлист был неуклюжий и немного озлобленный, как подросток пубертатного периода. Отложил в сторону, хотелось найти что-то примиряющее прошлое и настоящее, что можно без нервного тика послушать и в 2019 году.

И нашел! В 1994 году выходит фильм “Филадельфия”, который я никогда не смотрел, а Брюс Спрингстин пишет для саундтрека песню. Ее постоянно крутят по ТВ, и вот она-то и передает что-то красивое о той кривой эпохе. Вечное, вроде весеннего тумана поутру, прикрывающего потрескавшийся лед, собачье дерьмо и оттаявший мусор по всему двору, на твоем пути во взрослую жизнь.

На следующие пять лет меккой моего нищебродского консьюмеризма становится музыкальный ларек на Центральном Рынке. Туда непросто добраться, и можно нарваться на гопников, но если все преграды преодолены, меня ждет целый час вдумчивого чтения надписей на глянцевых обложках. Кассеты выставлены горками за стеклом, и надо обязательно осмотреть весь ассортимент, потом еще раз вернуться к избранным местам вишлиста. А если продавец, какой-то студент с неплохим вкусом, включает что-то интересное – спросить, что играет.

Там я начинаю покупать музыку, которую не крутят по телевизору и радио. Чем дальше, тем больше мои интересы расходятся с мейнстримом. Прогрессивная электроника из Великобритании, американская потскобейновая альтернатива – все куплены там, вместе с обычными релизами, вроде альбома “Машины Времени”, и даже еще Аллы Пугачевой, и, страшно подумать сейчас, нового альбома Pink Floyd.

Плейлист выложен на Google Play Music и на Ютюбе. Мощный получился микс задорной европопсы девяностых, печальки Portishead и Наутилуса, бодрого Offspring и мечтательного Pink Floyd. В списке 1994 года еще больше треков, которые сильно на меня повлияли, и которые я слушаю всю сознательную жизнь. А ведь дальше будет старшая школа и связанные с этим жизненным периодом большие переживания. Скоро продолжим!

#stokasset – 1993 год

Президент страны расстреливает здание парламента с находящимися внутри парламентариями из танка. Толпа штурмует телецентр, в нее откуда-то стреляют, грузовиками выбивают стеклянные двери. У народа спрашивают, доверяет ли он верховной власти, и по радио Пугачева поет, как надо правильно отвечать. Что вообще происходит?

Хорошо мне еще было мало лет, и я это воспринимал как естественный элемент пейзажа, как свалку бетонных блоков возле трансформатора у дома. А взрослым было каково? И не то, чтобы какие-то выводы из этого можно было сделать, просто градус бреда по-разному передавался сверху вниз, у кого-то отзываясь пустым энтузиазмом, у кого-то – ненужной пьяной тоской. Мир рушился, а люди все равно пытались в нем жить по-старинке. А как еще?

Приятным впечатлением года стала поездка в Москву. Впервые на поезде, а не на машине, на верхней полке плацкарта: я всю ночь смотрел в окно, на платформы, и фонари, и темную российскую глушь. Разошлись родители, а первое в городе провинциальное радио вдруг на пару месяцев перестало ловиться на мой двухкассетник. Я строил из проволоки гигантскую антенну размером с комнату, пытаясь восстановить радиоприём и разбившийся семейный уют. Мир вокруг меня стремительно становился недобрым. Помогал только кассетный плеер: заткнешь музыкой уши и вроде как немного полегче.

В США закончили транслировать сериал “Санта-Барбара”, а у нас начали: я кажется даже помню, как мы смотрели первую (на самом деле 217-ю) серию на черно-белом “Рекорде”. Сериал показали не с начала, и без конца, хотя узнал я об этом намного позже. Вроде и не жалко, но чувствуется все же некий обидный обман. Курс доллара в 1993 году впервые превысит отметку в 1000 рублей, но там не остановится. До деноминации 1997 года и дефолта 1998 года привычным курсом будет 6000 (потом просто шесть) рублей за доллар. Курс знали все: половина ценников была то ли в условных единицах, то ли просто в валюте. Ситуацию упрощал тот факт, что товары с такими ценниками было совершенно невозможно купить.

Застрелен Пабло Эскобар. И ладно, не до него было. Девяностые – моя юность, которая дается один раз, и это было хорошее время. Но такое тоже было: ощущение обмана, неуверенности, непонимания происходящего вокруг. Глобальные события по телевизору накладывались на маленькие катаклизмы отдельных людей, и местами было совсем неуютно. Началась эпоха темноты, буквальной, когда несколько лет подряд освещения в городе ночью не было, только на крышах девятиэтажек стояли здоровенные прожекторы, высвечивая на моем потолке тревожный рисунок липовых веток.

Эти времена не надо оправдывать, потому что оправдывать можно ради достижения какой-то цели. Однозначно осуждать тоже не получится – это все равно как вычеркнуть большой и важный кусок твоей жизни, объявить его неправильным и постараться забыть. Сначала ты пытаешься понять, почему судьба поступает с собой неправильно, потом подрастаешь, и сам творишь несусветную фигню. И чем дальше, тем сложнее разобраться – зачем они так со мной? А я с ними зачем? Да просто так, без причины.

Подборка песен за 1993 год – это как будто мои увлечения засунули в Белый Дом и расстреляли из танка. Нирвана и Ace Of Base, Radiohead и АукцЫон. Шикарный концерт ДДТ, в котором кто-то во все горло орет “открылся у нас новый бааааааанк”. В 1993 году я окончательно прощаюсь с легендами наивных восьмидесятых: Duran Duran и Tears For Fears выпускают по альбому с классными хитами, но окончательно исчезают с горизонта. В Великобритании пышным цветом цветет электронная танцевальная музыка для умных, хотя в свои 11 лет я о ней еще не знаю. Зато Haddaway – What Is Love играет из всех утюгов, и мы всей страной повторяем за ними хором: Baby Don’t Hurt Me. Don’t Hurt Me. No more.

Выложено на Play Music, и в этот раз я решил попробовать сделать плейлист в YouTube – он бесплатный. Следующий год – 94-й, и это сложный год. 94-96 – темные времена, там что-то происходило, но конкретно, до даты я эти события не могу отследить. Все слиплось в единый модуль взросления.

#stokasset – 1992 год

Год, в котором страна уже окончательно стала другой, а ты этого еще не почувствовал. Как музыкант, играющий на палубе тонущего Титаника. Но ничего, скоро-скоро. Второго января отпущены цены. В магазинах появилась еда, но пропали деньги. Мои родители готовились заранее, избавлялись от кэша весь декабрь. Мне перепали часы Электроника 3, и какие же они были крутые. С подсветкой! Выписали кучу журналов, половина кажется совсем не пришла, у других были сдвоенные, строенные и счетверенные номера. Журнал “Радио” просил подписчиков скинуться на бумагу: оплаты годовой подписки хватило на пару номеров в начале года. В ходу еще советские купюры с Ильичом, кажется в тот год осенью отец дал мне пачку рублевых купюр на карманные расходы. Казалось много, но это была сумма на пару жвачек.

Не помню, чтобы инфляция нас серьезно затронула. Отец сразу ударился в бизнес, что-то получалось, что-то нет. Моя жизнь шла своим чередом. Осенью пошел в пятый класс. Весной точно помню, как зафиксировал в голове первый возрастной рубеж: “разменял второй десяток!”. Исчезли очереди, возле ларька Союзпечати появились магазины нового типа: кривые-косые домики со сникерсами и паленой водкой. По телеку рекламировали жвачку Стиморол, и вот осенью она появилась в продаже у нас. К ларьку была очередь, продавали поштучно (!), в смысле не упаковку, а прямо отдельными подушечками. У меня поднялась температура, я отпросился домой и по пути купил. Райского вкуса так и не почувствовал. Шоколадные батончики резали на дюжину долек. Запивали растворимыми напитками, а лучше – разбавленным концентратом апельсинового сока из бутылок.

тало очень интересно смотреть телевизор. Если сейчас попробовать включить какую-нибудь передачу ранних девяностых, скорее всего просмотру будет мешать фейспалм, а тогда все это казалось новым, и свежим. Было много чернухи, До 16 и Старше и Поле Чудес. В нашей провинции начали появляться местные каналы. Чуть позже у них появится оригинальный контент, а начинают они трансляцией музыкальных каналов и фильмов с видеокассет. Запомнилось, как мы с родителями делали перед Новым Годом генеральную уборку, по телевизору смотрели MTV. Внезапно трансляция прервалась и кто-то зачем-то включил видеоклип Анжелики Варум на песню “Вавилон” (уберите детей от ваших голубых экранов):

Купили видеомагнитофон. Это было какое-то новое измерение: можно смотреть фильмы, без рекламы, когда хочешь. Хотели всегда: родители брали в прокате по 3 видеокассеты (шесть фильмов, 9 часов!) и внимали до утра. Когда мы подключили видик к нашему советскому телевизору, качество картинки казалось божественным (на самом деле нет). Но изображение было строго черно-белым. Положенные нам три ваучера мы как-то летом загнали мутным типам на центральном рынке, и на вырученное купили декодер PAL/SECAM – чтобы видеомагнитофон показывал в цвете. И еще пылесос.

Меня конечно больше всего интересовали мультики: можно взять в прокате кассету с Томом и Джерри, и смотреть три часа подряд. На этих кассетах был очень усталый переводчик. Слов там было мало, он лишь каждые 3-4 минуты в начале новой серии повторял имена продюсеров и режиссеров (Уильям Ханна, Джозеф Барбера) с такой интонацией, как будто его привязали к стулу. Было слышно, как переводчик пьет чай, а иногда звонит телефон.

Однажды за один день мы последовательно посмотрели Чужого, мультик про Аладдина и фильм “Стена” группы Pink Floyd. Сопливый мрак Чужого, добрые диснеевские песенки и безысходность Стены той ночью трансформировались у меня в грандиозный ночной кошмар. Главное ничего особенного не снилось: маленькая дверка в стене, и я точно знаю, что она сейчас откроется, а там будет либо Чужой, либо еще что похуже. И все это под песню “A whole new world, a new fantastic point of view”.

В августе третий и последний раз съездили на Черное море. Наш привычный курорт приобрел черты декаданса и оттенки новых времен. Пирс снесло весенним штормом, и уже некому было восстанавливать. По пляжу дрейфовали новые русские, зачем-то прицеплявшие пачки купюр к плавкам. Выросли уродливые постройки ресторанов, процветали видеосалон и игровые автоматы. Я на выданную родителями мелочь брал в аренду машинку с педалями и катался на ней по променаду. В сарайчике неподалеку замороченный начинающий бизнесмен орудовал сварочным аппаратом: машинки были ненадеждые и регулярно ломались.

Отдых не задался: родители отравились яичницей (или прилагавшемся к ней алкоголем), я простудился. Жили модно – не в кемпинге, а в съемном щитовом домике недалеко от пляжа, построенном на участке хозяев. Владельцы с гордостью показывали шрамы на двери. Рассказали: это какие-то гопники решили угнать машину предыдущего туриста, подперли дверь бревном, а владелец, услышав, ломился на волю при помощи топора.

Записано! Список треков в таблице, плейлист (с купюрами) – в Google Play Music. Чем дальше, тем быстрее собираются плейлисты. Чем дальше, тем чаще придется выбирать между любимыми треками. Наступает время осознанных воспоминаний 🙂

#stokasset – 1991 год

Последний год существования страны, в которой я, между прочим, родился. Сейчас путч кажется самым важным событием года, все остальное ушло на второй план и потихоньку забылось. Конечно я воспринимал события не своими, еще детскими, мозгами, скорее перенимал настроения родителей и вообще окружающих людей. А родители были за перестройку, однозначно. Сейчас аргументы, которые они приводили, кажутся несколько наивными, скорее это было желание хоть что-то поменять в жизненном болоте. Хотя жили мы, вроде бы, по советским меркам, неплохо: своя квартира (пришедшие с моим отцом на работу в один год так потом и остались жить в общежитии), уже третий год – машина, только дачи не хватало. Денег было много, но тратить их было особо не на что.

1991 год – это конец Советского Союза без последствий – они станут ощутимыми только в следующем году, когда отпустят цены. Да, были очереди в магазины. В нашем продуктовом каждое утро толпа людей ломала лестницу на второй этаж, ее пришлось усилить швеллером, а прудик с рыбками под ней – отменить. Мы совершали вояжи по окрестным деревням, куда чудеса распределения заносили товары, не очень нужные деревенским, зато нужные нам. Так у меня дома появился глобус. Не было ощущения драмы, а может я просто не замечал. В августе сначала были опасения, что вот, реакция, сейчас опять закрутят гайки. Потом – передавшаяся нам, детям, эйфория. Первого сентября чуть не запинали единственного одноклассника, по привычке нацепившего на форму октябрятский значок. Все новое – привлекательно.

Это мое совершенно субъективное мнение, но: в 1991 СССР развалился при полном равнодушии многих людей. Кто-то приветствовал, большинство промолчало. Резко против были родственники, построившие карьеру в армии, вообще представители более старшего поколения, да и то не все. В целом всем было все равно. А значит туда ему и дорога. Сегодня многие считают, что это было ошибкой, и возможно да, но я склонен воспринимать это событие как данность. Даже если бы историю можно было бы повернуть вспять, я бы при социализме жить точно не смог, так как вырос в девяностые: в то редкое десятилетие, когда власть-предержащие взяли паузу и временно не ездили населению по мозгам дурными идеями любого плана. Но родился я все-таки в СССР, и это тоже важная часть меня. Я родился в стране, которой больше не существует.

Вернемся к музыке и начнем с крутейшего альбома группы Dire Straits “On Every Street”. Не помню, где и при каких обстоятельствах он был записан, но имелся у меня, на советской кассете МК-60, прямо в год выпуска.

Черт, кажется у меня будут трудности с выбором самых крутых композиций. Я хорошо подготовился, и в моем списке уже шесть треков, а я ведь даже не начинал изучать!

Технологию я открыл для себя позже, но “Нажми на кнопку, получишь результат” точно была на слуху.

В 1991 году выходит эпохальный альбом Металлики, одноименный, он же “черный альбом”, по цвету обложки. Это новая Металлика, в которой меньше треша и больше медляков. Долго выбирал между двумя любимыми треками оттуда. Enter Sandman хороша, но Nothing Else Matters, помимо прочего – это еще и каноничный медляк из старших классов поколения девяностых. Как я вчера выяснил, 1991-й год был богат на стандарты, игравшиеся в магнитофонах и по радио все десятилетие.

Вот еще один стандарт, из сдвоенного альбома Use Your Illusion группы Guns’N’Roses. До нашей провинции вся эта музыка добралась с опозданием в несколько лет. И вот представьте: локальная музыкальная радиостанция, этакая доинтернетная альтернатива Спотифаю и Гугл Мьюзик, на которой крутили реально неплохую, местами даже нешаблонную музыку, а по ночам включали альбомы целиком “под запись”.

Ежевечерняя программа по заявкам. Просят разное – и “Любэ”, и “ДДТ”, и Диму Маликова. По телефону радиостанции фиг дозвонишься, самые прогрессивные товарищи ставят модные телефоны с экранчиком на автодозвон. На радио дозванивается одноклассник, передает всем привет и заказывает November Rain. А диджей, кажется с облегчением (можно спокойно покурить), крутит всю почти десятиминутную композицию целиком.

Fun fact! В 1991 году выходит альбом американского фолк-певца Марка Кона. Заглавная композиция – Walking in Memphis – была бы нам, в русской глуши, совсем неизвестна, если бы не один немецкий коллектив, в 1996 году превративший эту мелодию во всеевропейскую дискотечную прыгалку.

When The Angels Fall Стинга тоже могла быть медляком, но там ближе к концу немного ускоряется ритм и становится сложно изнемогать. Эту пластинку отец привез из Украины, успев туда в командировку в мутном 1992 году.

Совершеннейшая пиратка без опознавательных знаков – их в темные времена кажется печатали на мощностях Мелодии. Названия нет, записан альбом Soul Cages, но с купюрами и другим расположением треков. Одно яблоко (наклейка в центре пластинки) без текста, второе с текстом приклеено на неправильную сторону. В общем, коллекционное издание, но все равно любимое.

Слушали его на огромном проигрывателе Рига. Длинную стену большой комнаты занимал гарнитур, а слева и справа были колонки и аудиотехника. С разных сторон, надо побегать, чтобы все включить. Зато потом ставишь Englishman In New Your, Fragile, Mad About You и вот эту песню, и становится хорошо. Так и слушали, пока не стерлась в пыль иголка звукоснимателя.

Wind Of Change – практически официальная песня 1991 года.

Scorpions записали и выпустили ее в 1990-м, в альбоме Crazy World, но популярной она стала в процессе развала СССР. Это хорошая, но не самая лучшая песня Scorpions, и у меня были серьезные сомнения на ее счет.

Проблема в том, что за девяностые эту песню заездили до основания. В той самой передаче по заявкам слушателей она звучала каждый вечер. По той же причине я не стал включать в сборник песню Queen – The Show Must Go On. Казалось, что эти две песни будут звучать всегда, хотя сейчас они по большей части забылись.

Впрочем, с Wind of Change и решать не пришлось – она не поместилась 🤷🏻‍♂️

Так или иначе, сборник готов. Кажется первый раз за всю историю этого моего хобби я испытывал трудности с выбором треков: пошли альбомы, которые мне нравятся все, целиком. Но я, конечно справился. Список треков есть в таблице, плейлист (с бонусом в виде Wind of Change) выложен в Google Play Music.

И еще, это чувство победы, когда ты долго тасовал треки и уместил на одной стороне 47 минут музыки. И она поместилась! Какая-то, за редкими исключениями, коллекция медляков получилась. Скоро продолжим!

#STOKASSET – 2018 ГОД

Внезапно! Закончился год, и пора бы мне записать кассету по итогам, пока я еще что-то помню. Оказалось непросто: кассету я записал еще месяц назад, а что рассказать про этот год – долго не мог придумать. С воспоминаниями детства проще – что помнишь, о том и пишешь, так как помнишь, в целом, немного. А тут все свежее, и такое… Я всегда восхищался людьми, рассазывающими истории из жизни с каким-то непробиваемым оптимизмом. Хорошо наверное быть таким, но я скорее скептик, и циник, и большой пессимист с толстым слоем сарказма. Если застать меня врасплох, я про любое событие нарисую нечто, напоминающее заброшенный деревенский нужник. А не хочется, поэтому начать нужно так: две тысячи восемнадцатый год, тридцать шестой год моей жизни, прошел хорошо.

2018-й прошел хорошо. Это первый год, который я целиком прожил в другой стране. Ощущение новизны повыветрилось, но понятнее не стало. Год прошел тихо, как это бывает по ночам, когда за окном перестают ходить троллейбусы. Статус иммигранта – он не только про вид на жительство, ты еще отчасти отказываешься от привычного образа жизни. Сначала хлопоты переезда, а потом садишься и начинаешь думать – а дальше-то что? Мы так поглощены рутиной, что часто не задумываемся, зачем мы так живем. Это полезное упражнение, хотя и местами болезненное. И у меня оно еще не закончилось!

В мае я попал в больницу с воспалением легких на 10 дней, потом еще две недели приходил в себя. Находил общий язык с медсестрами, которые не очень хорошо говорили по-английски. Катал за собой капельницу и баллон с кислородом, представлял себя таким шатким космонавтом. На самом деле никем себя не представлял: недостаток воздуха вызывает чудовищную апатию. Я надеялся, что будет как грипп: сначала плохо, потом раз – и выздоровел. Но нет, болезнь медленно выходила из меня, как газ из бутылки с колой. Не интересовало практически ничего, разве что доставал иногда ноутбук и играл в нем в Принца Персии. Подумал: вот это тот момент, когда понимаешь, что, увы, не вечен.

Из апатии выбирался лечебной музыкой. Открыл для себя альбом Дэймона Албарна. С удивлением узнал, что человек, создавший Gorillaz, может быть таким грустным рефлексирующим интровертом. Весь альбом 2014 года Everyday Robots – грустный, тихий, неторопливый. Еще был заново открыт альбом Heligoland группы Massive Attack.

Даже затрудняюсь, как эту музыку правильно назвать. Музыка для прослушивания в кресле, уставившись в стену? Песни для неудачного поиска смысла жизни? Аккомпанемент растворения в бездне печали? Нет, не совсем. В какой-то момент это для меня стало музыкой выхода из кризиса. Это то, что включит Великобритания, когда решит забыть про брексит и начнет двигаться дальше. Саундтрек медленного движения в будущее после того, как тебя на трассе остановил за превышение дорожный патруль судьбы. Выскажусь короче: это ¯\_(ツ)_/¯-музыка!

В 2018 году я заново открыл для себя русскую музыку. Или русскоязычную: три песни из четырех в моем сборнике сделаны в Украине. В августе было жарко, и песни на родном языке очень хорошо контрастировали с причесанными европейскими пейзажами. Из-за этого в сборнике за год получился небольшой уклон в попсу. Современный молодежный рок (Гречка?) я пробовал, но как-то не зашло. Не зашли и рэперы, за редкими исключениями в виде отдельных треков. Альбом года, безусловно, случился у Монеточки, остальных я предпочитаю слушать потреково, и наверное это однолетняя мода, такая же, как в конце девяностых Hi-Fi, Шура, Линда и Макс Фадеев. Но все равно хорошо.

И просто новая музыка. В отличие от музыки трендовой, она у меня уже много лет скорее электронная, скорее без слов. Музыка для стояния в пробке под дождем.

Eще один характерный артефакт 2018 года – новый альбом, который я купил на кассете!

Невероятно крутой концерт Depeche Mode, на который я бы, конечно, сам не пошел, спасибо жене. Отпуск в Португалии. Два заезда на родину, один – с устранением последствий залива квартиры. Какой-то навязчивый бред в новостях со всех стран и континентов. Это был наверное не самый лучший год в моей жизни, но я предпочитаю не думать такими категориями. Пока все живы, и небо не упало на землю, значит все хорошо. Список треков, как обычно, в таблице, плейлист – в Google Play Music. Скоро продолжим девяностые!

#STOKASSET – 1990 ГОД

Привет, девяностые!

В 1990 году я впервые оказываюсь в Москве, и это такая история из серии “как хорошо было при Советском Союзе”. Хотя не про это конечно, а про детство, и про впечатления. Широченные (для провинциала) проспекты, радио Европа Плюс, где играют ремикс на Сюзанну Вега. Советские артефакты: мы приезжаем в конце апреля, и я первый и последний раз вижу, как на Красной Площади развешивают первомайские кумачовые плакаты с Ильичом. По телефону можно набрать 100, и тебе скажут точное время.

Приезжаем мы на машине, живем в гостях у родственницы в самом центре, пять минут от метро “Китай-Город”, на тот момент еще “Площадь Ногина”. Машину паркуем во дворе, родители всю ночь дежурят у окна – у нас восьмерка модного темно-коричневого цвета, ей меньше двух лет, боятся, что угонят. Машин в городе мало, хотя тогда нам кажется, что много. Но мало: от МКАДа до центра мы в рабочий день пролетаем за 20 минут и с разгона чуть не заезжаем в Мавзолей.

На ВДНХ мне больше всего почему-то понравился павильон “Здравоохранение”. Там ровными рядами за стеклом лежат одинаковые белые круглые таблетки, а к ним подписи – какая от чего лечит. Космические и самолетные экспонаты запомнились, но не так сильно. У “Детского Мира” на Лубянке гигантская толкучка. Родители останавливаются у продавщицы детских сапог, начинают примерять на меня. Тут где-то кричат “менты!”, и многолюдный базар вдруг разбегается в стороны, рассасывается по переулкам, и мы тоже куда-то бежим. Я с отцом отдельно, мама – отдельно, в руках у нее сапоги. Расплатиться мы за них так и не успели, достались бесплатно.

Мне покупают телескопическую ручку-указку, и это невероятно круто, как сейчас айфон-десять-эс. Мы возвращаемся в родной город, по выходным смотрим Рязанское телевидение – это соседняя область, у нас его включают только на один день. Там какие-то очень наивные развлекательные шоу уровня сельской дискотеки, но на фоне первоканального официоза и это хорошо. А потом кино – каждый раз какой-нибудь мегафильм, вроде “Терминатора” или “Омена” или еще чего покрепче. Омен мы смотрим на даче: там старый черно-белый телек с севшим телескопом. Почти ничего не видно, действие фильма в основном происходит ночью, по экрану мечутся тени, кто-то кричит в динамик. Но смотрели все равно.

Год ничем особенным в моей памяти не отметился, кроме главного – это последний спокойный год в жизни нашей семьи, последний год моего советского детства. Потом начнется детство российское, и я не готов сразу назвать его ужасным, хотя там всякое было. Просто было другое, а вот так, как в девяностом, у меня больше не было никогда.

21 июля 1990 года, на Потсдамской площади недавно объединенного Берлина Роджер Уотерс дает последнее на сегодняшний день живое представление эпопеи “Стена”. Это больше политический жест, чем шоу. Точнее и шоу получилось неплохое, но музыкальные его качества – так себе, один раз посмотреть и не более. Зато в одном месте можно увидеть собственно Уотерса, группу Scorpions, оркестр и хор Группы Советских войск в Германии, Шинейд О`Коннор и, допустим, Брайана Адамса.

15 августа погибает Виктор Цой, и я даже помню, как об этом узнал – как тогда было принято, “в новостях сообщили”. Было странно: вот только что человек, музыку которого ты слышишь почти каждый день, где-то пусть далеко, но в одном пространстве с тобой существует, а вот раз – и его нет, а ты живешь дальше. Часть твоего настоящего становится прошлым, и ты вообще ничего не можешь с этим сделать.

Вышедший в 1990 году посмертный “Черный альбом” Кино – самый цельный и толковый из всей дискографии группы. Кто-то его считает более попсовым, но знаете, сделать качественно – не значит попсово. У нас в стране эти понятия кажется до сих пор путают. По-прежнему любимый альбом, пусть и такой – под настроение.

Самый главный хит 1990 года и самая печальная песня всех времен и народов – это одна и та же песня!

6 февраля 1990 года Билли Айдол попадает в аварию на мотоцикле, ломает несколько костей, из-за чего почти не участвует в съемках фильма про The Doors. Но это как бы ладно. Из-за аварии отменяется его участие во втором Терминаторе, где он должен был играть злого Т-1000. А что, похож, правда?

Это оказывается тоже 1990 год. Если я не ошибаюсь, до нас Твин Пикс добрался позже.

В конце 1990 года выходит странный альбом “Симпсоны поют блюз”. Слушать его целиком я бы не стал, а один трек, поржать, можно:

А вообще в чартах лидирует Энигма, и как это так вышло, мне непонятно… Ладно, Энигма – это крутейший артефакт девяностых, который у нас появился все же несколько позже – году этак в 1994-1995. Но ее приятно слушать альбомами, чтобы они там тебе нашептывали что-нибудь. А вот прямо отдельно сигнл – ну не знаю. В целом так себе хит, ни мелодии, ни текста.

В этом сборнике две песни с пластинок, обе невозможно найти в стриминговых сервисах, только на ютюбе. Первая – трек “Ностальгия” с пластинки группы “Новая Коллекция”. Один из создателей группы – Игорь Кезля – в лихие девяностые продюсирует мозговзрывающий проект “Господин Дадуда” с единственным известным (и ужасным) ремиксом на М.С. Горбачева в исполнении М. Задорнова.

Вторая – “Звон” Игоря Сапунова с первой и последней пластинки группы “Лотос”.

Полный список треков, как обычно, есть в таблице. Плейлист (без двух пластиночных треков) выложен на Google Play. Впереди 1991 год и развал СССР. Бодрый будет год.